Лепорская, анна александровна

Биография[править | править код]

Родилась в семье преподавателя латинского языка Черниговской духовной семинарии Александра Ивановича Лепорского. Была племянницей профессора, протоиерея Петра Лепорского, а директор металлургического комбината «Азовсталь» В. В. Лепорский был её племянником. Вскоре семья переехала в Вятку и к 1908 году — в Псков, где она окончила гимназию, подружилась с семьёй Вениамина Каверина, встречалась с Юрием Тыняновым.

В 1918—1922 годах училась в Псковской художественно-промышленной школе, где заинтересовалась керамикой и фарфором: «Мне доставляло большое удовольствие „тянуть“ форму кувшина на ножном гончарном круге». Затем в течение двух лет она училась на факультете живописи в Петроградской Академии художеств у К. Петрова-Водкина и А. Савинова.

В 1923—1926 годах училась и работала в ГИНХУКе, в формально-теоретическом отделе у К. Малевича в качестве практиканта, была его секретарём и самой молодой из его учениц. Она интересовалась всеми экспериментами своего учителя, выбирая то, что было свойственно её творческой индивидуальности; вела записи анализов живописных произведений молодых художников, приносивших их для показа Малевичу. Здесь Лепорская сформировалась как дизайнер, впитала в себя принцип широты художественных интересов, который был так характерен для Малевича; Лепорская отмечала:

В круге Малевича познакомилась с художником Николаем Суетиным, ставшим её мужем. В 1935 году на могиле Казимира Малевича они установили памятник, спроектированный Николаем Суетиным, — куб с «Чёрным квадратом».

Лепорская входила в группу живописно-пластического реализма вместе с К. И. Рождественским, Л. А. Юдиным, В. В. Стерлиговым и В. М. Ермолаевой.

Перед Венецианской биеннале 1923 года Лепорская вместе с Константином Рождественским и Николаем Суетиным участвовала в написании триптиха, состоящего из чёрного креста, чёрного круга и «Чёрного квадрата»

В предвоенные годы много занималась живописью маслом и акварелью, работала как дизайнер. Много путешествовала по стране. Участвовала в выполнении ряда дизайнерских проектов в Ленинграде, на Всемирных выставках. В 1937 году Лепорской и её мужу было поручено оформление интерьера зала искусств советского павильона на всемирной выставке в Париже, а в 1939 году — на Международной выставке в Нью-Йорке. В начале Великой Отечественной войны, после введения воинских орденов Суворова, Кутузова, Александра Невского, Лепорской было поручено заново оформить могилу Александра Невского; её муж, Н. М. Суетин, оформлял могилу Суворова. В 1941 году пришла работать на ЛФЗ. В блокадном Ленинграде она не только рисовала, но и работала на заводе, обморозив руки и получив дистрофию и цингу. Работала над выставками в Штабе партизанского движения. В 1944 году она восстанавливала интерьеры Государственного театра оперы и балета имени Кирова.

В 1945 году муж Лепорской, бывший в то время главным художником Ленинградского фарфорового завода имени М. В. Ломоносова, привлёк её к работе с фарфором: был создан её первый чайный сервиз «Конус». С 1948 года она — в штате завода. С её именем связано целое направление работы завода; известный искусствовед Михаил Коган писал:

Работы Лепорской были отмечены самыми высокими оценками на выставке Международной академии керамики в Женеве, на выставках в Брюсселе, Кабуле, Дамаске, Лейпциге, Осло, Вене, Будапеште, Турине, Гётеборге и во многих других городах мира. В 1970 году она удостоена звания лауреата Государственной премии РСФСР имени И. Е. Репина. Работы А. А. Лепорской представлены в целом ряде музеев, наиболее полно — в Русском музее, музее Ленинградского фарфорового завода, в Псковском музее-заповеднике.

Долгие годы у неё хранились архив и рисунки Малевича.

Похоронена на Богословском кладбище.

С февраля по 14 марта 2022 года в Михайловском замке Русского музея проходила выставка «Анна Лепорская. Живопись. Графика. Фарфор».

Мои воспоминания и встречи с Надеждой Петровной Ламановой

Ноябрь 1966

Мои воспоминания и встречи относятся к далекому прошлому, моей ранней молодости, задолго до первой мировой войны, в годы когда я постоянно жила в Москве. Надежда Петровна уже была знаменита и достойно называлась первой русской портнихой, одевавшей государыню и «Всю Москву».

Мы с ней встречались благодаря тому, что я очень дружила с бывшим адвокатом, ставшим скульптором, как и я, Константином Федоровичем Крахтом, женатым на сестре Надежды Петровны, Софье Петровне, красивой и очаровательной. Туманно вспоминаю, что Надежда Петровна дала мне письмо с адресом в Париж, куда Крахт переехали (думаю на средства Над. Петр.). Я у них бывала в Париже на rue Joseph Bara около Люксембургского сада. Они были тогда очаровательная пара, было у них трое детей мала-мала меньших, Рома, Володя и Надя; потом они вернулись в Москву. В это время Надежда Петровна приобрела , в котором она жила сама с мужем Каютовым, была ее мастерская с залами, для приема заказчиц. Надежды Петровны предложила мне показать, как-нибудь в воскресенье, когда не помешаешь, мастерские были закрыты, как и прием клиенток. Я с радостью согласилась, меня интересовал социальный вопрос. Я слышала, что она заботится о своем персонале, и обставила персонал помещением, светлым, теплым кухней и столовой, где всех кормила.

Действительно, Надежда Петровна мне все дотошно показала и впечатление было, что человек ведет свое дело на ять. Между прочим, она показала мне очень интересную залу: огромная комната, в которой чинно стояло масса манекенов всяких размеров тонких и чрезвычайно толстых, все с надписями. Она объяснила мне, что это подробнейшие фигуры ее постоянных заказчиц — имея их точные формы, она делала им наряды без примерки, повторяла им парижские модели, которых она несколько раз в год привозила из Парижа или делала свои выдумки, которые она придумывала сама с огромным вкусом и талантом, которого у нее было очень много.

Шли годы, началась первая мировая война, я вернулась из Парижа в Москву, потом революция, переворот, новая экономическая политика — НЭП. Нас три подруги, скульптор Вера Мухина, художница Александра Экстер и я соединились в артель, которую назвали МЭП (Мухина, Экстер, Попова) и стали делать по своим рисункам художественные прикладные вещи из холста, рогожи и мочалок (материалов в это время не было никаких, а холст и рогожи мне доставлял мой двоюродный брат инженер, который строил железную дорогу где-то на Поволжье и где этого добра было сколько угодно).

Мы трое придумали красить рогожи и мочалки и холст в самые разнообразные цвета. Это было легко у меня в мастерской скульптурной была ванная комната. Из этих материалов мы делали ансамбли: шляпа, пояс и сумка. Чтобы рогожи не сыпались, они окантовывались холстяными полосами, окрашенными в цвет, а из мочалок делались вышивки, по нашим рисункам (у нас было несколько работниц, исполнявших наши задания). Иногда делали и платья, расписанные пошуаром, в то время в Москве этого не знали. Я привезла эти туники из Парижа. Вещи МЭП имели огромный художественный успех. Наша слава дошла до Ламановой. Она позвонила мне по телефону, что ее интересует наша выдумка и пригласила нас троих приехать к ней с нашими изделиями. Что мы с радостью исполнили. Надежда Петровна, увидев их, загорелась, увлеклась, была в восторге, бросала шляпу, рассматривала широкие пояса с вышивками и сумки и заявила, что она в восторге и предлагает вместе работать.

У нее с переворотом клиентки переменились. Не было больше московских купчих (остались кое-какие актрисы) а главная публика была комиссарши и жены комиссаров. Она нам предоставляет свободу творчества, не трогая этой стороны а дает такие-то и такие-то заказы. И вот началась чрезвычайно интересная совместная работа — она выбирала модели и заказывала много. Мы бывали завалены работой от нее. Когда было у нас все готово, назначалось время, когда мы у нее сдаем все заказанное. Принимала она наши рогожные штуки, восторгаясь, все рассматривала, одобряла. И работать с этим прелестным человеком с большой буквы было очень интересно и приятно. Работали мы с год. Потом наша артель распалась. Экстер и я уехали в Париж, и больше никогда мы Надежду Петровну не видали, услышали только ее грустную смерть.

Мир праху твоему!

1. Пошуар (от фр. poche — карман, прорезь) переводится как «трафарет». Это ручной способ нанесения краски при помощи трафаретных форм.

Ссылки [ править ]

1. ^ a b Домбровски М., Любовь Попова , Музей современного искусства, Нью-Йорк, 1991, с.122.
2. ^ а б Харрис, Энн Сазерленд (1976). Женщины-художницы, 1550-1950 . Нью-Йорк: Ассоциированные члены Музея искусств округа Лос-Анджелес. С.  310 . ISBN 0-394-41169-2.
3. ^ Сарабьяны, Дмитрий и Адаскина, Наталья, Попова , Гарри N Abrams Inc. НьюЙорк, 1990
4. ^ Друтт, Мэтт. «Любовь Попова» . Гуггенхайм . Гуггенхайм.
5. ^ Боулт, Джон, и Drutt, Мэтью , амазонки Авангардная , Музей Гуггенхайма, НьюЙорк, 1999 год
6. Перейти ↑ Gooding, Mel, Abstract Art , Tate Publishing , 2001
7. ^ Tedman, Гэри, советский авангард Эстетика — глава из эстетики и отчуждения, Джон Ханта Publishing , 2012
8. ^ Грей, Камилла, Русский эксперимент в искусстве , Темза и Гудзон, 1965
9. ^ «Любовь Попова» .
10. ^ Домбровский, Magdalena (1991). Любовь Попова . Музей современного искусства. ISBN 978-0870705687.
11. ^ «Родченко / Попова: определение конструктивизма» . Тейт Модерн . Проверено 13 октября 2012 года .

Попова Анна Александровна

(3.03.1906, Петербург — ?), в ПБ 1939—41, 1944—72.

Из рабочих. Труд. деятельность начала в Архангельске делопроизводителем в порт-таможне (1925—26), затем счетоводом-конторщицей в Коммунал. банке (1927—28). В 1929 переехала в Ленинград, где поступила в техникум печати (впоследствии — кн. техникум). По окончании его, с 1932 по 1942, работала в системе Ленкогиза, в т. ч. в «Доме книги», пом. зав. снабжения (1934), зав. снабжением (1935—36), зав. отд. изо- и зав. отд. точных наук (1936—40). В 1934—35 откомандировывалась в Мурманск (по договору) в кач-ве зав. кн. магазином-отд-нием Ленкогиза. В 1930-е начала заниматься по совместит. библ. делом. Работала б-рем Ин-та им. П. Ф. Лесгафта. С 13 июня 1939 зачислена в ПБ сначала в должности пом. б-ря ОФО, а с 15 окт. 1939 — б-ря 2-го р. ОФО. Работала в НЧЗ. 1 июля 1941 уволилась в связи с сокр. времени работы Б-ки, что затруднило совместит.

В период блокады работала на станкостроит. з-де в должности стрелка в отряде военизир. охраны и в должности бухгалтера (1942—43). С апр. 1943 до июня 1944 находилась на излечении в больнице по поводу дистрофии. По выздоровлении с 14 авг. 1944 поступила в ПБ на должность б-ря 2-го р. Отд. каталогизации. Работала в группе печат. карточки. В ее обязанности входили «все вспомогательно-библиотечные процессы, связанные с составлением и изданием
печатной карточки». Она вела выписку кн., подлежащих рекаталогизации, из фонда и из др. б-к, а также индикатор требований, организовывала хранение и
выдачу оригиналов из арх., производила запись и учет оригиналов описания. Отличалась исключит. точностью, аккуратностью, работоспособностью. Но П. больше
привлекала работа с читателем. В 1952 перешла в ОФО, где работала сначала в НЧЗ на пункте выдачи кн. из осн. фонда, а затем на МБА. Два года (1952—54) училась экстерном в ЛГБИ, но оставила учебу по состоянию здоровья. С 14 февр. 1964 переведена на должность библиографа, с 20 июня 1964 — ст. б-ря. С 1 апр. 1972 уволилась из Б-ки в связи с переходом на пенсию. Работала временно в 1973, 1974.

Мать П.— А. М. Мурзина работала в ПБ уборщицей в 1947—56.

Награждена медалями «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в Великой Отеч. войне 1941—1945», Почет. грамотой М-ва культуры РСФСР и ЦК профсоюза работников культуры, значком М-ва культуры СССР «За отличную работу».

Похоронена на Большеохтенском кладб. в Петербурге.

Лит.: Хроника войны.
Арх.: Арх. РНБ. Ф. 10/1, Л. д. А. М. Мурзиной; Ф. 10/2.
Иконогр.: Арх. РНБ. Ф. 10/1.

Н. К. Аргутинская, Г. Ф. Науменко

«Художники-юбиляры»

Слухи о разводе

Ходят упорные слухи, что Арсений и Алена развелись. Подогревают эти слухи поклонники «Импровизации», придумавшие себе, что между Антоном Шастуновым и Арсением Поповым есть любовные гомосексуальные отношения. Они даже дали паре артистов название — «Артон».

Фанаты юмористов пишут фанфики про их любовные отношения, рисуют сюжеты, делают скриншоты с якобы подтверждениями гомосексуальной связи артистов. Они умудряются найти сексуальный подтекст даже там, где его на первый взгляд нет: в случайных прикосновениях Антона и Арсения друг к другу, объятиях, улыбках. Это и породило слухи о том, что Арсений и Алена расстались, что жена не выдержала двойной жизни супруга.

Попов и Шастун уверяют, что между ними только крепкая дружба. Парни по натуре — абсолютные противоположности, но их сблизил юмор. Но «Артон» продолжает существовать, и причина этого то, что парни сами подогревают сплетни. На шоу «Импровизация» ребята частенько юморят на тему гейских отношений между ними, устраивают провокации, подкалывают друг друга.

Анна Иоанновна с арапчонком. 1741 (Композиция из двух фигур)

Растрелли К.Б.Бронза223 х 160 х 228; 126 х 68 х 64

Русский музей

Пост.: 1898 из Академии художеств

Аннотация

Это уникальное произведение русской монументальной пластики создавалось с 1732 по 1741 годы. Выполненная в натуральную величину группа предназначалась для постановки перед новым (Третьим) Зимним дворцом. Однако кончина Анны Иоанновны в 1740 и восшествие на русский престол императрицы Елизаветы Петровны помешали осуществлению этого замысла. «Анна Иоанновна с арапчонком» – редчайший образец коронационного парадного портрета в скульптуре. Величавость внешнего облика императрицы не скрывает мастерски переданной личностной характеристики, благодаря которой работа Растрелли стала своего рода символом тяжелого и деспотичного времени, вошедшего в историю России как эпоха бироновщины.
Анна Иоанновна (1693–1740) – российская императрица из династии Романовых, вторая дочь царя Ивана V (брата и соправителя царя Петра I) и царицы Прасковьи Федоровны (Салтыковой). Выдана замуж в 1710 за герцога Курляндского Фридриха Вильгельма; овдовев через 4 месяца после свадьбы, осталась в Курляндии. После смерти Петра II была приглашена в 1730 году на российский престол Верховным тайным советом как монарх с ограниченными полномочиями в пользу аристократической верхушки — «верховников», но при поддержке дворян забрала всю власть, распустив Верховный тайный совет. Время правления Анны позднее получило название «бироновщина/биронщина» по имени ее фаворита Эрнста Иоганна Бирона, имевшего неограниченную власть. Царствовала с 15/26 февраля 1730 по 17/28 октября 1740.

Биография автора

Растрелли К.Б.

Растрелли Карло Бартоломео (1675, Флоренция – 1744, Санкт-Петербург)
Выдающийся скульптор и литейщик, итальянец по происхождению. В 1716 вызван Петром I в Петербург для литья пушек и исполнения художественных работ по украшению новой русской столицы. В Россию приехал вместе с сыном Франческо Бартоломео — будущим архитектором. Первые скульптурные произведения, исполненные Растрелли, — бронзовые фигуры на мотивы басней Эзопа. Они были расставлены на левом берегу Невы и впоследствии подарены Екатериной II графам Остерману и Бецкому. Они не сохранились, как и отлитый по приказанию Петра I бронзовый бюст «первого русского солдата» С.Л. Бухвостова, и свинцовые статуи, украшавшие собой аллеи и фонтаны Летнего и Петергофского садов. Работал преимущественно в области монументальной и портретной скульптуры. Характерные для барокко торжественная парадность и декоративная пышность сочетаются в произведениях Растрелли с правдивостью и выразительностью образов. Скульптор создал ряд изображений Петра I: его бюст и конный монумент, установленный Павлом I перед Михайловским замком, в которых император представлен грозным монархом и полководцем-триумфатором, и восковую персону (из дерева и раскрашенного воска). Непревзойденной по филигранной технике исполнения остается его монументальная скульптурная группа «Анна Иоанновна с арапчонком» (1741, ГРМ).

Об отце и его смерти

Первое мое воспоминание — об отце. Я, маленькая, иду по коридору в квартире, а рядом папа. Еще не война. И я иду, а он меня в шутку дразнит и говорит: «Оля-шмоля, Оля-шмоля!» — и смеется, и я смеюсь. Это мое единственное о нем воспоминание: он погиб в начале войны, когда мне было три года. 

Отец был поляк и политэмигрант. Приехал в СССР в юности: ему, как и многим тогда, казалось очень романтичным то, что происходит в Советской России, хотелось посмотреть, поучаствовать в строительстве невиданной и прекрасной новой жизни. Тогда так приезжали многие, приехал и он. А выехать обратно было уже нельзя. Здесь он получил высшее образование и стал журналистом. Знаю, что он был в Испании.

Ольга Витлина (Попова). Май 1940 года

Мне всегда было жалко, что я про него слишком мало знаю. Сейчас особенно жалко. Я внешне необыкновенно на него похожа и подозреваю, что я сколок с него во всех смыслах. Но это непроверяемо. Погиб он очень быстро, осенью 1941 года. Страшные открытки присылал: «В окопах сидим — так холодно, что даже мысль о предстоящей атаке утром не согревает». Эта предстоящая атака, по-видимому, была последней. Он погиб под Ельней, где полегла целая армия. Те, кто остался в живых, быстро отступали. А с мертвецами что? Кто их хоро­нил? Кто хоронил поле мертвых? Никто не хоронил, вороны съедали. Что-то в этом роде мне представляется, и мне дурно от этого. 

Любовь Попова

О «древней группе» и старинных шкафах с рукописями

Ольга Попова в студенческие годы

Устроиться на работу мне помог сосед по дому, филолог Игорь Катарский, специалист по Диккенсу, очень интеллигент­ный человек и наш близкий друг. Он сказал: «Знаете, Оля, есть место для вас подходя­щее — отдел рукописей Ленинской библиотеки. Там начальником отдела работает мой друг». Он по­звонил, и в итоге меня взяли в так называемую «древнюю группу» — описывать художественные элементы древнерусских рукописей. Я была ужасно рада и, конечно, согласилась. Кругом стояли старинные шкафы, в них горками были сложены книги, а на столах горками же лежали древние рукописи. Можно было взять любую из них, подержать в руках, рассмотреть… Я стояла там и думала, что не хочу уходить отсюда и буду тут ночевать. 

Я пришла туда молоденькой девочкой с косич­ками, ничего не зная про руко­писи и про древне­русскую филологию. Но я не стеснялась спраши­вать, и все в моей «древней группе» меня учили. У нас было двое филологов, исто­рик, двое лингвистов и искусствовед (то есть я). Боже, как это было интересно! Кончался рабочий день, но мы не уходили и сидели там до тех пор, пока нас не выгоняла охрана. Я проработала там пять счастливых лет, а потом Лазарев все-таки призвал меня в аспирантуру, и я ушла в университет. 

Биография

Анна Лепорская родилась в семье преподавателя латинского языка Черниговской духовной семинарии Александра Ивановича Лепорского. Была племянницей профессора, протоиерея Петра Лепорского, а директор металлургического комбината «Азовсталь» В. В. Лепорский был её племянником. Вскоре семья переехала в Вятку и к 1908 году — в Псков, где она окончила гимназию, подружилась с семьей Вениамина Каверина, встречалась с Юрием Тыняновым.

В 1918–1922 годах училась в Псковской художественно-промышленной школе, где заинтересовалась керамикой и фарфором: «Мне доставляло большое удовольствие «тянуть» форму кувшина на ножном гончарном круге». Затем в течение двух лет она училась на факультете живописи в Петроградской Академии художеств у К. Петрова-Водкина и А. Савинова.

В 1923—1926 годах училась и работала в ГИНХУКе, в формально-теоретическом отделе у К. Малевича в качестве практиканта, была его секретарём и самой молодой из его учениц. Она интересовалась всеми экспериментами своего учителя, выбирая то, что было свойственно её творческой индивидуальности; вела записи анализов живописных произведений молодых художников, приносивших их для показа Малевичу. Здесь Лепорская сформировалась как дизайнер, впитала в себя принцип широты художественных интересов, который был так характерен для Малевича; Лепорская отмечала:

В круге Малевича она познакомилась с художником Николаем Суетиным, ставшим её мужем. В 1935 году на могиле Казимира Малевича они установили памятник, спроектированный Николаем Суетиным, — куб с «Чёрным квадратом».

Лепорская входила в группу живописно-пластического реализма вместе с К. И. Рождественским, Л. А. Юдиным, В. В. Стерлиговым и В. М. Ермолаевой.

Перед Венецианской биеннале 1923 года Лепорская вместе с Константином Рождественским и Николаем Суетиным участвовала в написании триптиха, состоящего из чёрного креста, чёрного круга и «Чёрного квадрата»

В предвоенные годы А. А. Лепорская много занималась живописью маслом и акварелью, работала как дизайнер. Много путешествовала по стране. Участвовала в выполнении ряда дизайнерских проектов в Ленинграде, на Всемирных выставках. В 1937 году Лепорской было поручено оформление интерьера зала искусств советского павильона на всемирной выставке в Париже, а в 1939 году — на Международной выставке в Нью-Йорке. В начале войны, после введения воинских орденов Суворова, Кутузова, Александра Невского, Лепорской было поручено заново оформить могилу Александра Невского; её муж, Н. М. Суетин, оформлял могилу Суворова. В блокадном Ленинграде она не только рисовала, но и работала на заводе, обморозив руки и получив дистрофию и цингу. В 1944 году она восстанавливала интерьеры Государственного театра оперы и балета имени Кирова.

В 1945 году муж Лепорской, бывший в то время главным художником Ленинградского фарфорового завода им. М. В. Ломоносова, привлёк её к работе с фарфором: был создан её первый чайный сервиз «Конус». С 1948 года она — в штате завода. С её именем связано целое направление работы завода; известный искусствовед Михаил Коган писал:

Работы Лепорской были отмечены самыми высокими оценками на выставке Международной академии керамики в Женеве, на выставках в Брюсселе, Кабуле, Дамаске, Лейпциге, Осло, Вене, Будапеште, Турине, Гётеборге и во многих других городах мира. В 1970 году она была удостоена звания лауреата Государственной премии РСФСР им. И. Е. Репина. Работы А. А. Лепорской представлены в целом ряде музеев, наиболее полно — в Русском музее, музее Ленинградского фарфорового завода, в Псковском музее-заповеднике.

Долгие годы у неё хранились архив и рисунки Малевича.

Похоронена на Богословском кладбище.

Растрелли К.Б.

Растрелли Карло Бартоломео (1675, Флоренция – 1744, Санкт-Петербург)
Выдающийся скульптор и литейщик, итальянец по происхождению. В 1716 вызван Петром I в Петербург для литья пушек и исполнения художественных работ по украшению новой русской столицы. В Россию приехал вместе с сыном Франческо Бартоломео — будущим архитектором. Первые скульптурные произведения, исполненные Растрелли, — бронзовые фигуры на мотивы басней Эзопа. Они были расставлены на левом берегу Невы и впоследствии подарены Екатериной II графам Остерману и Бецкому. Они не сохранились, как и отлитый по приказанию Петра I бронзовый бюст «первого русского солдата» С.Л. Бухвостова, и свинцовые статуи, украшавшие собой аллеи и фонтаны Летнего и Петергофского садов. Работал преимущественно в области монументальной и портретной скульптуры. Характерные для барокко торжественная парадность и декоративная пышность сочетаются в произведениях Растрелли с правдивостью и выразительностью образов. Скульптор создал ряд изображений Петра I: его бюст и конный монумент, установленный Павлом I перед Михайловским замком, в которых император представлен грозным монархом и полководцем-триумфатором, и восковую персону (из дерева и раскрашенного воска). Непревзойденной по филигранной технике исполнения остается его монументальная скульптурная группа «Анна Иоанновна с арапчонком» (1741, ГРМ).

Об аресте мамы и рождении в Бутырской тюрьме

Ольга Витлина (Попова) с мамой Ядвигой Антоновной Романовской. 1945 год

Родилась я в 1938 году в Москве, в месте весьма необычном: первые несколько месяцев своей жизни я провела в Бутырской тюрьме. Мама была арестована, когда была беременной, причем в самом начале. Правда, ее не пытали: без конца допрашивали, но не били и не пытали. Пытали тех, кто должен был давать на нее показания, — они избитые приходили на очные ставки. Почти вся мамина беременность протекла в «Бутырке». И я считаю, что некоторые из приобретенных мною болезней (а я осаждена недугами) — от тюрьмы. 

Обстоятельства маминого ареста были для того времени обычными. Она работала в газете «Труд» — кажется, в библиотеке. «Труд» был тогда крупным изданием — из тех организаций, на которые в те годы ежедневно обрушива­лись кампании по поиску и разоблачению врагов народа. Один сотрудник по фамилии Туманов дал показания, и так в редакции газеты обнаружилась группа вредителей, в которую входила и моя мама. Пришли за ней, когда она была в ванной, и это ей запомнилось на всю жизнь.

Обвинения всем предъявляли примерно одинаковые, но мама была полька. На допросе следователь назвал ее шпионкой самого Пилсудского. Она на это рассмеялась: «Что вы говорите глупости: где Пилсудский и где я?» А второе обвинение, которое ей предъявляли, — это намерение убить Сталина. 

Мама сидела в большой, многолюдной камере вместе с очень разными людьми — и из простого народа, и с женами крупных партийных и полити­ческих деятелей. Поначалу она очень проклинала редактора, который дал на нее показания. Но потом им устроили очную ставку. Когда он вошел, она увидела, как страшно, смертельно он был избит. И его очень пожалела. Она поняла, что он не виноват. Никто не виноват. 

Потом мама вместе со мной была отпущена. Она никогда не понимала, каким чудом она оттуда выбралась. Много лет спустя мы узнали, что в это время из НКВД убрали Ежова и некоторых арестованных освободили. В нашем случае сыграло роль то обстоятельство, что мама не подписала ни одной бумаги, где обвинение требовало от нее признания.

Очень долго я ничего об аресте не знала: мама скрывала. Я узнала случайно, когда была уже взрослая и все понимала. Проговорился мой дядюшка, и так я узнала не только это, но и другие подроб­ности жизни родителей и семьи, как их преследовали при советской власти. 

Мама была очень яркой фигурой. Она была крутая антисоветчица и всему давала очень реальную оценку — в отличие от многих других в ее поколении, завороженных советской властью. 

Мои воспоминания и встречи с Надеждой Петровной Ламановой

Ноябрь 1966

Мои воспоминания и встречи относятся к далекому прошлому, моей ранней молодости, задолго до первой мировой войны, в годы когда я постоянно жила в Москве. Надежда Петровна уже была знаменита и достойно называлась первой русской портнихой, одевавшей государыню и «Всю Москву».

Мы с ней встречались благодаря тому, что я очень дружила с бывшим адвокатом, ставшим скульптором, как и я, Константином Федоровичем Крахтом, женатым на сестре Надежды Петровны, Софье Петровне, красивой и очаровательной. Туманно вспоминаю, что Надежда Петровна дала мне письмо с адресом в Париж, куда Крахт переехали (думаю на средства Над. Петр.). Я у них бывала в Париже на rue Joseph Bara около Люксембургского сада. Они были тогда очаровательная пара, было у них трое детей мала-мала меньших, Рома, Володя и Надя; потом они вернулись в Москву. В это время Надежда Петровна приобрела , в котором она жила сама с мужем Каютовым, была ее мастерская с залами, для приема заказчиц. Надежды Петровны предложила мне показать, как-нибудь в воскресенье, когда не помешаешь, мастерские были закрыты, как и прием клиенток. Я с радостью согласилась, меня интересовал социальный вопрос. Я слышала, что она заботится о своем персонале, и обставила персонал помещением, светлым, теплым кухней и столовой, где всех кормила.

Действительно, Надежда Петровна мне все дотошно показала и впечатление было, что человек ведет свое дело на ять. Между прочим, она показала мне очень интересную залу: огромная комната, в которой чинно стояло масса манекенов всяких размеров тонких и чрезвычайно толстых, все с надписями. Она объяснила мне, что это подробнейшие фигуры ее постоянных заказчиц — имея их точные формы, она делала им наряды без примерки, повторяла им парижские модели, которых она несколько раз в год привозила из Парижа или делала свои выдумки, которые она придумывала сама с огромным вкусом и талантом, которого у нее было очень много.

Шли годы, началась первая мировая война, я вернулась из Парижа в Москву, потом революция, переворот, новая экономическая политика — НЭП. Нас три подруги, скульптор Вера Мухина, художница Александра Экстер и я соединились в артель, которую назвали МЭП (Мухина, Экстер, Попова) и стали делать по своим рисункам художественные прикладные вещи из холста, рогожи и мочалок (материалов в это время не было никаких, а холст и рогожи мне доставлял мой двоюродный брат инженер, который строил железную дорогу где-то на Поволжье и где этого добра было сколько угодно).

Мы трое придумали красить рогожи и мочалки и холст в самые разнообразные цвета. Это было легко у меня в мастерской скульптурной была ванная комната. Из этих материалов мы делали ансамбли: шляпа, пояс и сумка. Чтобы рогожи не сыпались, они окантовывались холстяными полосами, окрашенными в цвет, а из мочалок делались вышивки, по нашим рисункам (у нас было несколько работниц, исполнявших наши задания). Иногда делали и платья, расписанные пошуаром, в то время в Москве этого не знали. Я привезла эти туники из Парижа. Вещи МЭП имели огромный художественный успех. Наша слава дошла до Ламановой. Она позвонила мне по телефону, что ее интересует наша выдумка и пригласила нас троих приехать к ней с нашими изделиями. Что мы с радостью исполнили. Надежда Петровна, увидев их, загорелась, увлеклась, была в восторге, бросала шляпу, рассматривала широкие пояса с вышивками и сумки и заявила, что она в восторге и предлагает вместе работать.

У нее с переворотом клиентки переменились. Не было больше московских купчих (остались кое-какие актрисы) а главная публика была комиссарши и жены комиссаров. Она нам предоставляет свободу творчества, не трогая этой стороны а дает такие-то и такие-то заказы. И вот началась чрезвычайно интересная совместная работа — она выбирала модели и заказывала много. Мы бывали завалены работой от нее. Когда было у нас все готово, назначалось время, когда мы у нее сдаем все заказанное. Принимала она наши рогожные штуки, восторгаясь, все рассматривала, одобряла. И работать с этим прелестным человеком с большой буквы было очень интересно и приятно. Работали мы с год. Потом наша артель распалась. Экстер и я уехали в Париж, и больше никогда мы Надежду Петровну не видали, услышали только ее грустную смерть.

Мир праху твоему!

1. Пошуар (от фр. poche — карман, прорезь) переводится как «трафарет». Это ручной способ нанесения краски при помощи трафаретных форм.